В последний день осени успели таки попасть на выставку Микеланджело Меризи Караваджо, которая открылась на день раньше. Поскольку мы приехали дето к половине 12, то успели занять очередь метрах в 50 от входа, оказавшись, так сказать, в эпицентре образования очереди, ибо простояв минут 30, когда мы заходили внутрь, очередь уже завернула за угол и приближалась к углу здания ГМИИ имени Пушкина, причем не смотря на будний день.
Причем мы решили сделать ход лошадью, и заодно планировали посетить выставку Вильяма Блейка, которая также открылась накануне.
Караваджо, как известно, привезли 11 полотен, которые никогда до этого не собирались еще в одном месте, так что можно сказать что выставка была уникальна. Народа, в небольшом полутемном зале, толпилось очень плотненько, так что постоянно приходилось пробираться в полумраке между людьми, словно в ночном клубе. Очень хорошо поставленный свет, выдергивал из полумрака великолепнейшие картины итальянского мастера. Сама экспозиция словно прослеживает путь его творчества от ранних: сладеньких юноши с фруктами (причем вблизи виноград настолько реален, что хочется прихватить его пальцами) и игривого иоана крестителя с козочкой, до мрачнейших эпических полотен положения во гроб и мученичества святой урсулы, которая просто тонет во мраке.
Надо отметить, что если я не ошибаюсь, то история “Мученичество святой Урсулы” – это история реставрации картины. Так как Караваджо спешил закончить заказ, и после того как закончил картину и покрыл её лаком, выставил сушиться на солнце. Но лак от солнца не засыхает, а плывет, так что картина с непросохшим и поплывшим лаком, поехала в телеге к заказчику, в результате чего её сильно повредила накрывавшая её дерюга, так что заказчик практически сразу получил картину требующую реставрации, и в этой связи она постоянно растрескивается, так что её нон стопом приходится реставрировать.
Финальный зал, на удивление полупустой, по сравнению с первым, производит довольно гнетущее впечатление. Картины словно тонут во мраке. Особенно интересна перспектива “Бичевания Христа”, когда от угла взгляда на картину выплывают какие то детали и лица бичевателей, то тонут во мраке, то появляются на свет. Лица конечно у него прописаны гениальнейшим образом, вблизи, рассматривая картину, поражаешься, что изображение человека, написанное кистью на огромном полотне получается четче и правдоподобнее чем фотография. особенно мне это бросилось в глаза на “Трапеза в Эммаусе”.
Гениальный художник, чей талант просто поражает сознание.
После Караваджо, как это ни нелепо, прогулялись по выставке Блейка, после чего я пришел ко мнению что все таки товарищ сильно того. Это конечно было понятно и из его стихов, но картины тоже- сродни Босха– когда много всякой маленькой непонятной }{уйни и это обязательно на какую нить библейскую тему. Больше всего запали в души краски на некоторых работах- какого глубокого зелено-бирюзового цвета.
Ну и естественно- если каждый актер мечтает сыграть Гамлета, то каждый художник державший в руках кисть- должен написать Христа. Ну и всю остальную околохристианскую тусу, так что большая часть картин Блейка- это бояки на тему грехов, кошмаров и библии. Его экспозиция конечно гораздо больше чем Караваджо, но после неё, все таки, решили снова пройти через зал шабутного итальянца.
Не в обиду Блейку- все таки довольно не плохой маркетинговый ход, провернутый администрацией ГМИИ Пушкина- привезти звезду живописи в небольшом количестве, и заодно подтянуть под это дело экспозицию малоизвестного широкой публике, даже не художника, а просто личности. Блейк очень интересен- и его работы можно изучать часами, но от разглядывания миниатюр, в которые вписаны эпические виды а-ля Глазунов стайл- очень быстро устаешь. Хотя образы у него действительно интересные. Одно лицо, толи ужаса, толи оргазма, толи не пойми чего еще, взятое снизу- способно даже напугать.
Тем не менее, закончив с Блейком, еще раз прошли через экспозицию Караваджо, бросив прощальный взгляд на картины великого мастера. Очень кстати интересные впечатления рождаются, после быстрого прохода по залу с мимолетными уже обращениями к картинам- прямо таки бросается в глаза какая то мрачная безысходность или святость, в которую погружался художник.